ВВЕРХ в фокусе: Анна Валерьевна
Анна Ульянова — психолог и заместитель директора по социально-психологической работе Центра «Вверх». О профилактике выгорания, разнице между учениками из сиротских учреждений и семейными, о самых сильных огорчениях и о том, что воодушевляет, — в её рассказе об 11-летнем опыте работы в Центре.
О том, как случился «Вверх»
Меня здесь называют Анна Валерьевна. Я работаю в «Вверхе» 11 лет.
С подросткового возраста мечтала работать в школе. Начинала психологом в школе для трудных подростков, потом — преподавателем психологии в гимназии, где познакомилась с Ольгой Владимировной (директором Центра «Вверх»).
В какой-то момент случился жизненный кризис, он совпал с профессиональным. Казалось, будто бы в работе все уже понятно и неинтересно. То, что происходило в области образования, мне не нравилось, расти в административную историю мне не хотелось. Тогда я решила, что, видимо, пора менять сферу. Уволилась из гимназии, устроилась на совсем другую работу.
Ольга Владимировна рассказала, что есть такая возможность — подрабатывать по вечерам. Я подумала, что это хорошая история, чтобы совсем не забрасывать образовательную сферу. Сам процесс я любила (и люблю), была преподавателем высшей категории со своим видением и своими наработками. Так я пришла в «Вверх» в качестве подработки по вечерам.
Важно иметь возможность переключаться. Мне кажется, никакой социальной работой жить на сто процентов не стоит.
Как-то так получилась, что основные работы днем менялись, а «Вверх» оставался. Главное было в ощущениях. На основной работе мне казалось, что происходящее на протяжении восьми часов днем не имеет такого смысла. А вот то, что происходит в «Вверхе» даже за 10 минут, имеет огромное значение для всех.
В какой-то момент я перестала сопротивляться судьбе и переложила трудовую книжку в Центр «Вверх». Центр стал основным местом работы, но при этом всегда сохранялась параллельная, другая деятельность: работа по совместительству, проекты, частная практика. Я думаю, что это как раз и является залогом невыгорания здесь. Важно иметь возможность переключаться. Мне кажется, никакой социальной работой жить на сто процентов не стоит, опасно просто.
Предмет «психология» и катастрофа с наработками и красивыми папками
Я закончила университет, психологический факультет. Когда пришла в гимназию преподавателем, было очень интересно, на тот момент она была экспериментальной площадкой для ввода учебного предмета «Психология» для ребят 5−11 классов, наравне с химией и биологией.
В базе этого лежала идея, что ребенок в школе изучает все, кроме самого себя. К моменту выбора профессии, а значит и дальнейшего жизненного пути, он совсем не знает себя. Он даже смутно представляет, чем отличаются такие понятия, как способности и задатки. А психология очень про узнавание себя: начиная с общей психологии в 5 классе и заканчивая психологией семьи в 11 классе. Это курс, созданный под редакцией Ирины Владимировны Дубровиной. Работать по этой программе было очень интересно. Я эту идею очень поддерживаю и люблю до сих пор.
Оказалось, что ребята частенько не слышат инструкций, не понимают, что написано и что от них хотят.
Со всеми своими наработками, красивыми папками и материалами я пришла в «Вверх». И это была катастрофа! Я вдруг поняла, что ребята не просто не воспринимают материал, который я им даю, но они часто не понимают мою речь. Она настолько была неадекватна слушателю, что пришлось начинать все заново: выкинуть или сильно далеко отложить все эти папки и материалы; перестраивать свою речь и заново все придумывать. Оказалось, что потребность здесь совсем другая.
Каждый психолог, приходя в учреждение, имеет перед собой довольно широкий функционал. Специалист, тем более если он один, не может закрыть все направления, ему остается только расставить приоритеты. Нашей сфере всё объять сложно, а чаще и вовсе невозможно. Проанализировав потребности ребят и цели организации, мне показалось правильным, если это будет коррекционно-развивающая работа (тренировка познавательных функций). Или то, что в Европе называется «психологический фитнес».
Оказалось, что ребята частенько не слышат инструкций, не понимают, что написано и что от них хотят. Происходит это не из-за того, что с интеллектом что-то не так. Дело в том, что в коррекционном образовании, через которое прошла бОльшая часть наших студентов, используются в основном одноступенчатые инструкции. Просто нет такой задачи научить самостоятельно выстраивать алгоритм действий или научить следовать многоступенчатым инструкциям. А потому просто опыта в этом у ребят мало. Еще как пример, несколько лет назад вдруг выяснилось что несмотря на то, что в учреждениях всегда много настольных игр, мало кто из ребят в них играет. Игра всегда о том, что нужен кто-то из взрослых, кто в первый раз сядет и поможет разобраться с правилами (изучить, следить за соблюдением во время игры, обосновать наличие правил в игре) и сыграет вместе с ребятами. Дети вряд ли будут сами организовываться и всё это делать, а в более взрослом возрасте уже просто не будет желания подходить к освоению чего-то нового. Каждому ребенку нужен взрослый, который поможет организовать его деятельность сначала. Самостоятельность приходит извне. Способность слышать инструкции и держать их в голове — это навык, которому надо научить и который можно тренировать.
Со временем все это выросло в предмет РНСР — развитие навыков самостоятельной работы.
Здесь ежегодно есть вызов. Ребята каждый год приходят другие и вызов новый, поэтому каждый год интересно.
Помимо уроков даю консультации: ребята хорошо знают, кто такие психологи, поэтому часто подходят поговорить, что-то спрашивают.
А еще
В «Вверхе» я заместитель директора по социально-психологической работе. Это всё, что не касается уроков. Деятельность, которая служит либо социализации, либо практике проявления тех навыков, которые в любом случае нужны в жизни.
Сейчас у меня ощущение, что за все 11 лет мне никогда не хотелось уйти из «Вверха». Здесь ежегодно, как и в любой другой школе, есть вызов. Ребята каждый год приходят другие и вызов новый, поэтому каждый год интересно.
Кто приходил раньше
Когда я начинала работать в «Вверхе», основной поток ребят — это были дети-сироты из достаточно закрытой на тот момент системы. Со всеми последствиями воспитания в закрытой системе. О них сейчас много говорят. Ребятам было трудно справляться с новым опытом, выходя в некую свободную жизнь, они часто испытывали тревогу или даже страх, замыкались в себе. Тогда «Вверх» был своего рода про открытие нового мира для тех ребят, которые по каким-то причинам в свое время этому не научились.
Человек, который успешно справляется с жизнью, — это тот человек, кто может успешно отвечать на вызовы, пробовать себя, готов получать новые уроки и справляться с этим. Поэтому и начинать надо было с простого, взяв за базис школьное образование.
Попутно с базисом и школьным образованием мы получили тысячи задач, с которыми сталкивается любой человек: о том, как общаться с новыми людьми, как по-новому ходить на экскурсии, а не в формате “взявшись за руки по два человека”, — в общем, как быть с новыми простыми жизненными ситуациями, которые постоянно возникают у человека.
Нам всегда казалось, что такой жизненный навык, как умение учиться и является залогом успешной адаптации в большом мире.
Сейчас в Центр приходят новые ребята, у которых тоже есть определенная изоляция, но уже не такая очевидная. Зачастую это не изоляция учреждения. К нам сейчас приходят ребята, которых взяли в семьи уже во взрослом возрасте, или ребята из семей в трудной жизненной ситуации. И это немного другая история.
Например, когда рождается ребенок с некими особенностями, семья не всегда с этим справляется. Нередко члены семьи предпочитают закрыться и устроить своего рода оранжерею, где очень изолированно от всех и вся растят особенного ребенка. В таком случае, несмотря на то, что ребенок семейный и у него даже могут быть оба родителя, он оказывается в психологической изоляции, которую сложнее увидеть и с которой сложнее быть, адаптироваться, жить.
По сути, стратегия работы с ними будет такой же: про расширение кругозора и включение разнообразных ситуаций, в которые ежедневно попадает человек.
Я думаю, всегда более эффективно работать со всей системой, в том числе и со взрослыми, которые окружают ребят.
Здесь может добавляться сложность в виде сопротивления родителей (опекунов). Часто услышать: «что вы от него хотите, он ведь такой-то и такой!» или «знаете, он ведь вырос в детском доме, поэтому так себя и ведет», «не надо заставлять его это делать, он ведь никогда с этим не справится», «что вы, что вы, это ведь стресс для ребенка». За этим стоит просьба всё исправить, ничего не делая и не меняя желательно.
Любая система стремится к сохранению. Если в детском доме ребенку можно еще было проскочить и уйти от чрезмерной опеки над своими особенностями, то в случае семьи, когда внимание только на этом ребенке (часто единственном), это сложнее.
Например, на своей группе в этом году я поняла, как сложно разграничивать опыт взрослых и опыт детей. Взрослый как будто устанавливает программу «ничего не получится и ничего ты не сможешь». Если спросить взрослого, для чего это говорится, то в большинстве случаев мы услышим благие намерения: усилить мотивацию к изменению. Так это не работает, вынуть из человека такую программу очень сложно! Много вопросов о том, как давать ребятам возможность получать свой опыт и как помочь присваивать его себе. В таком случае и от нас требуется более локальная, точечная и ювелирная работа, чем была раньше.
Я думаю, всегда более эффективно работать со всей системой, в том числе и со взрослыми, которые окружают ребят. Но не всегда это возможно, и не всегда взрослые допустят такую вовлеченность в ситуацию других. У нас не всегда хватает ресурса на такую работу. Низкий поклон, уважение и благодарность фондам и организациям, которые занимаются качественной подготовкой волонтеров и взрослых. Это очень большой и важный пласт работы.
Детдом vs. семья
Иногда большой вопрос, что лучше: учреждение или достаточно близкий контакт с человеком в «семье», который может очень травмировать ребенка.
Сейчас появляется все больше ребят, у которых за спиной много отношений с волонтерами и какими-то взрослыми, которые включались в их жизнь за период нахождения в учреждениях. Поэтому зачастую к нам попадают дети, у которых уже есть вот такой близкий взрослый.
Раньше, когда еще не было столь пристального внимания к детским домам, ребята, приходя в «Вверх», выбирали себе значимого для них взрослого. Они могли выбрать куратора, Ольгу Владимировну, Надежду Федоровну или меня, и начинали ориентироваться на этого самого взрослого, который в случае чего подскажет и поможет разрулить ситуацию.
Сейчас эта функция, условно говоря, ушла на аутсорсинг, и мы не всегда владеем всей информацией о человеке. Дети приходят к нам с более узким запросом, только на образование. Но только образование — это не просто увеличение количества знаний. Получается, что нужно строить более тесные контакты с ребятами, стараться занять место в их социальном окружении, строить отношения с ними и их значимым взрослым. Это и психологически, и по времени более трудная задача. Но если не делать этого, то наша работа будет не так эффективна. Всегда остается ещё возможность быть просто преподавателем и просто хорошо учить предмету, а это уже более профессионально заточенные и узкие задачи.
Когда появляется посильная задача, у человека загораются глаза.
Как быть, если работаешь в помогающей сфере
Границы профессиональные и личностные. Большая и важная задача в их выстраивании, удержании и умении с ними правильно обращаться. Важно определиться, зачем ты пришел в эти отношения и кем в них являешься. Это важно, потому что отношения с ребятами всегда неравные.
Наша сфера помогающая, мы находимся со стороны предлагающих помощь условно взрослых, и поэтому на нас больше ответственности, чем на ребятах.
Когда у человека не сформированы границы, а у большинства так и есть, очень многое надо проговаривать. Иначе возможны спекуляции и манипулирование в отношениях.
Про границы самый простой и частый пример: про деньги в долг. Студент подходит и просит одолжить денег. Преподаватель или волонтер, не проговаривая условий вслух, одалживает денег. В этот момент очень многое у человека происходит в голове, часто с этими деньгами человек уже прощается и смиряется — проговаривать вслух всё это как-то неловко, обидеть человека не хочется. А должник-то может просто забыть. Или, например, он действительно привык, что ему всю жизнь все давали, что отдавать совсем не обязательно.
При этом в обычной жизни так ведь не происходит: мы стремимся проговаривать такие моменты даже с друзьями, порой мы можем даже подшутить над должником. В этом больше жизни. Проясненность ситуации говорит о здоровом отношении и человеку, и к деньгам. В безжизненных отношениях пользы мало. Например, в «Вверхе» есть люди, которые дают денег в долг, хотя мы настоятельно рекомендуем этого не делать. Но ситуации бывают разные, если всё же кто-то решился на одолжение, то важно записать этот долг, уточнить условия и дату возврата, а также напоминать потом, в случае необходимости пересматривать условия — это адекватная и вполне возможная история. В такой ситуации ребята деньги реже берут в долг.
Когда у человека не сформированы границы, а у большинства из нас так и есть, очень многое надо проговаривать. Границы — это про одинаковое понимание того, что происходит, кто мы друг другу, что мы сейчас делаем. Иначе возможны спекуляции и манипулирование в отношениях. И вообще, хорошая тренировка для преподавателей — работа с границами и с проговариванием.
Проговаривание научает ребят не юлить. Сейчас, как мне кажется, поскольку у ребят бывает несколько значимых взрослых, то они научаются все больше юлить, не договаривать, врать. Например, у меня с моей группой за эти полгода было несколько разговоров об их вранье, зачем они это делают и почему им это важно. После первого же такого разговора стало понятно, что они прямо ловят кайф от того, что они так лавируют между взрослыми. Этот сложно перекрыть разумными доводами, поэтому последние разговоры были жесткими. Мы говорили об уважении меня лично и организации, о ценности происходящего, о правилах. Такие важные разговоры.
Иногда кажется, что нужно спасти всех и прямо сейчас, но за счет чего?
Еще одна из полезных вещей для новых преподавателей «Вверха» — это не бояться говорить и высказываться. Многие совершенно прекрасные, интеллигентные люди часто боятся обидеть, показаться невежливыми, боятся спросить лишнее, затронуть болезненную тему. Несколько раз, например, у меня преподаватели спрашивали, а можно ли выгонять с уроков, а вдруг у человека какая-то травма. Как быть, если человек срывает урок, что делать и как не обидеть? Тут как с хирургом, если он будет трястись и думать над каждым своим движением, не причиняет ли оно дискомфорт в этот момент пациенту, то он вряд ли будет эффективным.
Ориентироваться следует на уважение к себе. Урок — это зона преподавателя (организационном смысле), он там главный, он тратит свои силы и время на эту деятельность, поэтому вопрос в том, на каких условиях он готов это делать.
Я точно знаю про себя, что могу абсолютно без сожалений выгонять ребят с урока, если на то есть основания. Передо мной сейчас сидит десять человек, девять из которых приехали черт знает откуда, уставшие и засыпающие, они тратят свое время и силы на занятия, а один из них самоутверждается за их счет и ему сейчас нужно что-то совсем иное, что-то чего я не могу/не готова дать. Поэтому из уважения к себе и к этим девяти людям, я должна выгнать сейчас того, кто срывает урок, отдать все, что могу этим девяти, а с саботажником разобраться позже. Мне кажется, это проявление уважения и к тому, кого выгоняешь. Таким образом я не поддерживаю его привычное поведение, показываю модель уважения к себе, а затем обсуждаю ситуацию и альтернативные варианты развития событий. Верю, делаю тем самым ему лучше. Возможно, я не права.
Иногда кажется, что нужно спасти всех и прямо сейчас, но за счет чего? Например, по часу ждать тех, кто опаздывает, я думаю, что это неуважение к тем, кто приехал вовремя.
Из-за разного уровня возможностей, способностей и знаний ребят в «Вверхе» чаще рекомендую во время занятий ориентироваться на сильных. Однако в этом году в группах есть экстра сильные ребята, и тогда мне кажется правильным ориентироваться по сильной части — это плюс-минус два-три человека сильных, при этом не сильно учитывая хвосты (имеется в виду кривая Гаусса). Если какие-то ребята заметно выпадают, то надо говорить о других условиях для них. Часто сильные в группе помогут со слабыми, могут стать локомотивом для преподавателя в группе.
Правила, конечно, можно и нужно сформулировать, но всегда будут присутствовать ситуации, когда будет непонятно, как себя вести.
Балинтовская группа
У врачей с середины двадцатого века есть такая форма взаимодействия, когда врачи не остаются один на один со своим пациентом и его историей, а имеют возможность делиться с другими (т. н. «Балинтовские группы»). Например, каждое утро происходит консилиум и обсуждение дел.
Такая работа — хорошая профилактика выгорания, профессиональной замыленности и нарциссизма, когда ты считаешь себя истиной в последней инстанции. Если тебе надо на суд других предъявлять некую ситуацию, то скорее всего ты будешь с этим материалом более адекватно и профессионально обращаться.
Я думаю, что в социальной сфере это очень важная и нужная история, которую хорошо бы внедрять. Профессиональной гигиены в нашей сфере очень не хватает.
«Вверх» через пять лет?
Мне видится «Вверх» как школа с дневным образованием для особенных детей и вечерняя школа для «взрослых» студентов. Мы уже сегодня можем стать ресурсным центром для специалистов и тех, кто занимается особенными детьми. Тем местом, где специалисты могут получить информацию и поддержку, но не в формате методичек и книжек, а с более практической точки зрения.
В «Вверхе» самое ценное — это атмосфера и готовность идти к цели, несмотря на условия. Со всех точек зрения наши условия очень мало похожи на образовательные, но как показывает практика, это ровно то, что нужно для людей, которые не любят образование, для которых стрессом являются уже сами парты и стулья в ряд, для которых стресс — увидеть цифры в текстовой задаче. Для них атмосфера в «Вверхе», необычные кабинеты и необычные учителя — ровно то, что необходимо.
Сейчас передовики образования приходят к тому, что правильно организованное, свободное пространство способствует повышению мотивации и эффективности образовательной деятельности, помогает человеку не чувствовать себя зажатым.
Атмосфера в «Вверхе», необычные кабинеты и необычные учителя – ровно то, что необходимо, чтобы снять школьный стресс.
Самое сильное огорчение и сильное воодушевление в «Вверхе»
Самое сильное огорчение — когда я вижу, что ребята напиваются. Это благо очень редкие ситуации. Но даже спустя 11 лет в таких случаях меня наполняет ощущение, что всё зря, бесполезно и внутри всё падает. Есть ощущение, что человек падает в пропасть, а я могу только наблюдать, остановить это падение не в моей власти. Наверно, это связано с семейной историей большинства ребят. Многим, чтобы что-то реально поменять в своей жизни, пить нельзя совсем, никогда и ни капли.
Меня восхищает, насколько сильной может оказаться личность, и то, как ребята преодолевают сложности. Меня восхищает, сколько мудрости и решительности, понимания мира и доброты может присутствовать в человеке, и непростое, а зачастую очень тяжелое прошлое здесь совсем не помеха.
«Вверх» дает ощущение, что ты не один. Одно это ощущение дает силы жить.
Меня восхищает, когда ребята доходят до какой-то точки и говорят: «Все я больше не могу!» Когда злятся, уходят, бросают учебу, — а потом возвращаются и начинают снова. Мало вижу такое в жизни. Сила духа выпускников «Вверха» — это нечто невероятное.
«Вверх» дает ощущение, что ты не один. Одно это ощущение дает силы жить, чувствовать, что всегда можно разобраться с ситуацией, что в Москве есть много возможностей и много дорог. Дает ощущение, что всегда можно разобраться с тем, что есть и что сначала кажется неподъемным.
